Болезнь - липкая холодная субстанция, путающая сосуды и сжимающая легкие. Болезнь почти темнота, когда самое яркое солнце не согревает сведенные судорогой пальцы. Это больно и, может, поначалу захватывающе, но лишь пока сознание цепляется за рамки, не переходит границы. Это страшно, и придворный капельмейстер Антонио Сальери каждую секунду вздрагивает от калечащих ощущений и смачивает слюной потрескавшиеся подушечки пальцев, чтобы перевернутьстраницу. Бумага тонкая, и от нее на языке горький неприятный привкус. Сплюнуть, прополоскать рот, погрузиться в ноты...
Болеть неприятно. Невыносимо. Невыносимо, невозможно, неизлечимо. Она не дает писать, мешает думать, залезает щупальцами в теплое сердце, чтобы обездвижить, обезоружить, обмануть. Антонио пытается обмануть себя, но болезнь тактами стучит в висках, плещется в венах трелями звонкого голоса, и он обреченно ставит себе диагноз. Не произносит вслух ее имени, вдруг останется навсегда, лишь шепчет периодически наедине с собой, в дальней комнате, погребая недуг под тяжелыми потолками.
Он думал, что излечился, всего пару месяцев назад, но она хитро улыбнулась и, проткнув сердце, отказалась уходить. Рецидив. Сумасшествие.
Антонио больше не может, выносить такое - нечеловеческая мука, а болезнь преследует его, находит даже в темных уголках шумного приема, обвивает, ухмыляется; на щеки рвется лихорадочный румянец, губы дрожат в попытке рассмеяться. Хочется крикнуть: «Смотрите! Я немощен, я не в себе! Не правда ли весело будет, если я упаду здесь, скрученный припадком?». Он не кричит, улыбается бескровными губами и уходит. Чтобы шептать сокровенное имя в тишине тесной комнаты.
Антонио знает: он должен служить ей, отдавая себя на растерзание. Она бросает композитору ноты, склонись, подбери! Сдайся, сдайся же, тебе нужна передышка...
Антонио молчит, врачи не допускаются к нему в спальню. Там - царство его болезни.
Антонио не сдастся, никогда.
Болезнь - отказ от реальности, помрачение рассудка, муза. Кто говорит, что дар - от Бога? Это она разрешает творить, направляет перо; без нее, кажется, уже невозможно жить. Это сказочно, и придворный композитор ВольфгангМоцарт растворяется в блаженном ожидании звуков, почти физически ощущая нежные касания ее холодных рук. Запомнить, закрыть глаза, погрузиться в ноты...
Болеть приятно. Невыносимо. Странно, жадно, неизлечимо. Она подчиняет волю, запирает разум на замок, и из-под дрожащих пальцев льется музыка. Музыка ночи, музыка света, музыка, музыка, музыка... Кантаты, сонаты, симфонии вгрызаются в позвонки, дробя душу на ничего не стоящие кусочки. Сколько названий, сколько певцов! Вольфганг хочет сказать им всем, шепнув каждому на ухо, кому они обязаны репертуаром, но болезнь не торопится раскрывать карты. Она знает, что ее имя звучит сладко и маняще лишь в просторе жалкого садика близ дома. Сырая осень наполняет ее жизнью, чувством, жаждой. И она приходит. Всегда возвращается.
Вольфганг никогда не думал, что стоит вырвать болезнь с корнем из исколотых огненными припарками членов. Констанция временами прижимает стонущего во сне мужа к себе и, плача, старается удержать недуг. Поздно.
Он боится, что не успеет. Болезнь щедра на ноты, но скупо отсчитывает каждый вдох. Она забирается под одеяло и давит на грудь, заставляет пальцы неметь на очередном приеме. Композитор улыбается: ничего, ведь он всего лишь послушный инструмент в ее объятиях. Но как же хочется закричать: «Посмотри! Я безумен, безумен! У моей музыки твой голос!». Он не кричит, боится спугнуть. Он шепчет какие-то свои молитвы, только бы болезнь не покидала его.
Вольфганг знает: он не может не служить ей, отдаваясь без остатка. Он плутает в вихре образов, обрушиваемых на него болезнью. Когда-нибудь он будет погребен под ними, нужно бороться, бороться...
Вольфганг вздрагивает, когда Констанция умоляет обратиться к врачу. Зачем же? Разве он не знает, что это неотвратимо?
Вольфганг давно уже сдался.
Болезнь мучает композиторов, забавляясь и прыская в кулак. Она привыкла к мукам и одиночеству. Она терзает и разоряет души. Она всесильна.
Она не понимает: если недуг общий, почему не тешиться им вместе?
-
-
30.09.2011 в 15:52Только я думал, что эта болезнь - либо насморк, либо сифилис. Оказалось, любовь... Или все-таки насморк?
"прижимает к себе стонущего во сне мужа"
Оспади... Что ж бедняге снится-то?
Смотрите! Я немощен, я не в себе! Не правда ли весело будет, если я упаду здесь, скрученный припадком?»
Ну да... А вот после L'Assasymphonie нам ничего уже нестрашно.
Автор, умоляю, не пишите красиво....
-
-
30.09.2011 в 16:00ну, кто знает. любовь-то разная бывает.
ну да, я поняла... спасибо.
-
-
30.09.2011 в 16:04-
-
30.09.2011 в 16:08если мне, то большое спасибо
-
-
30.09.2011 в 16:10невероятно сложно, я думаю, так точно все это выстроить
-
-
30.09.2011 в 16:10-
-
30.09.2011 в 16:39вам, конечно))
-
-
30.09.2011 в 16:45-
-
30.09.2011 в 16:48-
-
30.09.2011 в 16:52