что нам мешает хотя бы попытаться? ©
и автор не мог не написать.
и ему кажется, что из всех человеческих комплексов, которые так пугают окружающих, наиболее интересен комплекс Бога.
Название: Eucarestia.
Автор: ~ Red Riding Hood ~
Бета: Semidarkness.
Персонажи: Антонио Сальери, Вольфганг Моцарт.
Жанр: джен, даркфик.
Рейтинг: NC-21.
Размер: мини.
Предупреждения: ООС, каннибализм.
Саммари: Три года назад Антонио Сальери понял, что его молитвы Бог не слышит. Но все исправит Причастие.
читать дальше
- Бог позволил крыше церкви обрушиться на своих прихожан, когда они пели псалом.
- И каково Богу после этого?
- Он чувствует себя могущественным.
«Ганнибал»
Тени сгущались.
Тени переступали порог и сталкивались за спинами свечных огарков, вырисовывая кляксами большие бесплотные руки.
Он был в черном.
Он видел наши лица.
Тогда, три года назад, Антонио Сальери понял, что его молитвы Бог не слышит. За что бы ни ратовал, чего бы ни просил у морёных распятий, - ответом был светский смех над его продолжительным позором. Его позор не смыкал глаз даже в черный час перед рассветом, неся службу возле супружеского ложа, в которое Антонио ложился как в могилу.
Его позор шлейфом тянулся по языкам несмыслящих льстецов и образованных трусов, а он рвал словесный шелк, обжигаясь о собственное ничтожество.
Его позор звался так же гордо, как и глупо - Моцарт.
Моцарт.
Это похоже на лопнувшие от сухости струны. На воронье пение. На весь угловатый, откормленный трескучими согласными немецкий язык.
В минуты божественных откровений Антонио просил простить его и снять наложенную кару - уничтожить Моцарта, но клекот, рождаемый в смиренном шепоте, был насмешкой.
В минуты страданий своей жены он стоял в церкви и слезами вымаливал для нее лишние годы. Но небеса молчали, а семья Сальери чахла.
В тот день, когда Терезия не смогла встать с постели, он снял распятие со стены. Под незатихающим скрипом проклятого имени он сгибался в приемных аптекарей. Под взвизгивание «Браво!» он лично растирал лекарственные травы в порошок. Под аккомпанемент ненавистных опер он добился того, чего хотел: Терезия спаслась.
Тогда Антонио Сальери понял, что он есть Бог.
И сказал он: «Да будет ночь посреди дня, и да отделяет она гения от человека».*
На фортепиано уж развернут был белый плат, но он не спешил. В его руках в холоде патены* подрагивала хостия*: так же кругла, так же сера, но в этот раз - объемна. Он должен был выпечь сей хлеб, но разве адское пламя может осквернять эту ночь?
Тени сомкнулись.
Три года Антонио усмирял страдания сердца и плотский, низменный страх. Под храмовыми сводами он слушал свое слово и вспоминал казни египетские, вспоминал Потоп, вспоминал каждое из миллионов отмщений грешникам за неправедность их. Он собирал их, как мозаику витражей, выбирая одно-единственное, что ниспошлет на голову того, кто за гений продал свою душу Дьяволу, - ведь Антонио знал, что Бог карает охотнее, чем награждает.
Спокойствие пронизывало все его члены, когда одним лишь помышлением он заставил три города пасть под ревом огненной стихии. Величие свое видел он в искривленных ведьминских лицах, когда экзекутор сбрасывал на землю их обожженные тела. Свет разливался перед его взором во тьме везувийского пепла. Антонио улыбался этим воспоминаниям, но улыбка становилась гримасой, когда в храм входила Констанция Моцарт. Одинокая фигура напоминала о новом грехе порочного гения - отказе от истинной веры*.
Моцарт недостоин очищения огнем, омовения водой и упокоения в земле - так сказал Антонио себе, и страх исчез, оставив в уверенных руках мясной топорик.
Оказалось достаточно одного взмаха.
В почти нерушимой темноте он видел, как черные винные капли заполняют чашу: они густо наливались на краю бутыли и тяжело ударялись о дно и стенки освященной посуды, пьяня своим букетом. Медь, соль, пряность разгульной жизни должны быть во вкусе его. Медь и соль.
Дары были доставлены.
И мир взорвался алым.
Алый закат отражался в потоках горячей воды, заливавшей руки Антонио. Они били из-под земли - нестройными фонтанами: то замирая, то обдавая брызгами. Вот уже колена его в воде. Вот уже грудь точат волны. А под этим прозрачным маревом лежит черным дном - Моцарт. Земляным валом - Моцарт. Разверстыми адскими воротами - Моцарт, исторгающий из себя алые потоки губительного пламени.
Антонио встал с колен.
Тело, пригвожденное к трещинам досок, внимательно наблюдало за действиями Бога. Взрезанное горло, словно оскал, смущало, и позвоночная кость - этот длинный, сломанный зуб, притягивала взгляд. Антонио опешил. Антонио споткнулся о сжатый в последнюю предсмертную секунду жертвенный кулак. Антонио упал - в страхе на сдавленную страхом и залитую кровью мертвую грудь.
Моцарт знал, что он пришел не прощать. Моцарт не захотел подчиняться, поэтому сейчас его голова на лоскуте кожи, его ноги подломлены... Все должно было быть не так!
Антонио скользил пальцами по не-чувствительным плечам, по густеющим разводам на обрубленном вороте, думая, думая, думая, где он совершил ошибку.
Он должен был приговорить.
Поставить грешника на колени.
Ударить в душу, в один миг забирая жизнь.
Но он увидел в руке Моцарта ножницы, увидел в глазах его страх и беззащитность; он не увидел в лице его раскаяния и обрушил свой гнев мощно, обагряя брызгами последнего вздоха сжатые веки.
Он не думал, что промахнется, ведь десница Божия промахов не знает. И наблюдая вместо пронзенного сердца развороченную шею, Антонио понял, что нарушил собственную заповедь: он всего лишь убил.
«Отче, Отче, Отче, Отче, Отче...»
Стены шевельнулись.
«Радуйся...»
Мертвые пальцы вонзились в ребра.
«...радуйся, радуйся, радуйся, радуйся».
Задыхаясь, Антонио не видел, снова не видел, как его руки нащупали в засохших лужах потерянные ножницы, как вонзили их в живот ожившему мертвецу...
«Господи, просим, помоги рабам Твоим, которых Ты искупил честною Кровью!»*
Он очнулся.
Все было по-прежнему, лишь реки потекли вновь из вспоротого тела.
И Антонио понял, что он не Бог.
Он убил Бога.
И зазвучала музыка.
Он ли не был грешен, совершая свой обряд вне стен храма?
Он ли не был чист, не получив за жертвоприношение ни монеты?
И в такт торжественной мелодии он шептал: «Господь со всеми вами, весь да будет с духом моим», - а из угла, из-под белой простыни наблюдал Бог и улыбался открытым горлом.
Бог шептал: «Вознесите сердца», - и Антонио отвечал: «Возносим ко Господу».*
Бог милостив, и он простил того, кто оступился.
Оратория оборвалась; Саул не дождался своего похоронного марша* и уступил свое место иному царю.
Антонио стоял бы неподвижно десятилетия, не зная, что ему делать. Сжимая в руке мокрые от пота ножницы, так мягко проткнувшие плоть, словно это была очередная партитура.
О, сколько раз Антонио Сальери рвал изящными костяными ножами свои ноты, бессильно отдавая их огню! О, как они были плохи в сравнении с гением Моцарта...
Глупец, разве можно превзойти небеса в умении писать ангельскую музыку?
Глупец, разве людям дано видеть Бога... Теперь - нет.
Антонио стоял бы неподвижно, но кровь просочилась сквозь трещины меж досок и капала, отсчитывая время.
Ему нужно было все исправить.
Антонио должен был почтить Его жертву.
Он непременно сплетет Моцарту венец из нот, свяжет их вырванной скрипичной струной и вознесет над головой.
«Отче наш, пребывающий на небесах,
Да святится имя Твое,
Да придет царствие Твое,
Да будет воля Твоя...»
...не оставить без успокоения душу раба твоего Антонио Сальери.
Боже милосердный, да не воспротивятся сердце Твое и глаза Твои бесправной литургии в стенах, видевших похоть и разврат.
Да будет кровь Твоя очищением, а тело Твое - воссоединением заблудшей души с небом, не отринувшим ее.
С молитвой на губах Антонио принял из пробитой ножницами груди большое, влажное сердце. С улыбкой на губах он вырвал у Моцарта глаза.
Истекший соками, обезличенный труп покидал реальность с каждою минутой, проходя сквозь потоки розовеющих солнечных лучей...
Он сделал глоток - и вплел в свои вены музыку. Она струилась по его телу, покалывая кожу, словно желая вырваться, но он держал крепко новые для него пассажи.
А музыка нарастала, вливая в горло вкус тлена и горького спиртового раствора. Жадными глотками Антонио пытался настичь ускользающую мелодию, забыв о правилах, - и кровавые винные капли обволакивали его снаружи, ставя нестираемое клеймо.
Пустая чаша ударила в клавиши незакрытого фортепиано - ночь перешла свою середину.
Антонио был растерян.
Ему казалось, что черти уже тянут свои руки, что искупление недостаточно - и ноги его вязли в оплывающих огненных коврах. Он сгорал в пасти Преисподней.
От страха погибнуть без причащения, Антонио вгрызся в высыхающее на корпорале* сердце. Сырое, обветренное мясо треснуло под его зубами и выплеснулось всеми сосудами в лицо, обдавая запахом смерти. Но он, он был спасен! Забыв отвращение, он был спасен. Он смеялся, корчась от рвотной дрожи, отрывая от своих ног обгорелые куски кожи.
Он был спасен.
____________________________
*
1. Eucarestia (ит) - евхаристия (причастие).
2. «И сказал он: «Да будет ночь посреди дня, и да отделяет она гения от человека» - аллюзия на шестой стих Книги Бытия: «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды».
3. Патена - в католической церкви латинского обряда - один из литургических сосудов.
4. Хостия - евхаристический хлеб в виде маленькой лепёшки в католицизме латинского обряда. Один из Святых Даров.
5. «Одинокая фигура напоминала о новом грехе порочного гения - отказе от истинной веры» - Моцарт был масоном.
6. «Отче, Отче, Отче, Отче, Отче... Радуйся, радуйся, радуйся, радуйся, радуйся. Господи, просим, помоги рабам Твоим, которых Ты искупил честною Кровью!» - несколько сокращенный текст католической заупокойной молитвы.
7. «Господь со всеми вами, весь да будет с духом моим. Вознесите сердца. Возносим ко Господу» - несколько измененный текст начала Sursum Corda - молитвы, открывающей евхаристическую литургию.
8. «Оратория оборвалась; Саул не дождался своего похоронного марша» - «Похоронный марш Саула» - часть оратории Генделя «Саул». Саул - один из иудейских царей в библейском каноне.
9. Корпорал - ткань, на которую ставились Святые дары в процессе евхаристической литургии.
@темы: W.A. Mozart, Фанфикшн
-
-
20.06.2013 в 16:53-
-
20.06.2013 в 16:57-
-
20.06.2013 в 17:10Но я немного не понимаю, какое отношение данный текст имеет к тематике этого сообщества. Образы персонажей из текста взяты явно не из мюзикла. Возможно, из какого-то другого произведения о Моцарте и Сальери, благо их достаточно, но не из мюзикла.
-
-
20.06.2013 в 21:20да и текст о сумасшествии. сумасшедший человек априори не такой, как был раньше.
трактовки у всех разные: вам кажется, что персонажи не такие, мне кажется, что такие.
это нормально.
главное в тексте - идея.