[mozartofans]

Не эпиграф, но предваряющее замечание:
"Спорить — это так вульгарно. Ведь в приличном обществе всегда придерживаются одного и того же мнения" (с) Оскар Уайльд.

Название: Ужин
Автор: Luchenza
Бета:  Halisa aka NaVi
Фандом: Mozart l’Opera Rock
Персонажи: Сальери, Моцарт
Рейтинг: NC-17
Жанр: даркфик
Варнинг: смерть персонажа, каннибализм, лёгкая некрофилия
Посвящение: фандому
Саммари: "...Моцарт лежал перед ним на столе, он был совсем как белый лебедь с натюрморта Веникса".

Стол он накрыл белой шёлковой скатертью.
Разложил приборы: вилки слева, ножи — справа. Подумал — и убрал нож для рыбы, отодвинул от края фарфоровую тарелку, провел рассеянно пальцем по её кайме. Руки его подрагивали, когда он ставил бокал.
Всё было так... необычно. Будоражаще. Мимолетная улыбка то и дело кривила тонкие губы. Чувство — будто на празднике, где предстоит выступить с речью перед важными особами. Сальери постучал ножом по бокалу, привлекая внимание единственной значительной персоны, и вдруг что-то темное зашевелилось в углу комнаты.
Моцарт приглушённо застонал в кляп, открывая с трудом глаза и пытаясь пошевелиться, несмотря на впившиеся в тело веревки. Сальери взглянул на него сквозь выпуклый хрусталь. Невыносимо хотелось поделиться своим радостным предвкушением со всеми, даже с ним, но Вольфганг не поймет, он слишком гениален, да-да, слишком, слишком... Такими вещами надо по-братски делиться.
Он открыл бутылку превосходного бургундского и с удовольствием понюхал пробку. Аромат отгонял дурные мысли. Наливая вино, Сальери снова посмотрел в угол, и они с Моцартом встретились взглядами. Пришлось отвернуться и выпить пару глотков — всего лишь для храбрости.
— Прошу прощения, что ужин задерживается, — Сальери виновато развёл руками. Скрипки музыкально застонали, отчаянно качая грифами.
Скрипнула половица.
Моцарт уже не мычал, пытаясь выплюнуть кляп, он притих, затравленно оглядывая низкие сводчатые потолки и приближающегося к нему в маске Сальери, который внезапно испугался. Вдруг узнает? Надо выколоть ему глаза. Ах, точно, к чему это? Слишком рассеян он сегодня, да-да, слишком, слишком. Сальери сорвал маску, и глаза Моцарта расширились. Губы его были бледны, на подбородке — щетина, на лбу — клеймо страха.
Как невыносимо скрипят половицы, они мешают думать...
Сальери деловито осмотрел свой нож, отчего-то медля, сумрачно взглянул в угол исподлобья. Почему так трудно? Когда он убивал продажную девицу на углу Кольмаркта и Грабена, было много проще. Гретхен — кажется, так её звали. Или Лизхен? Нет, точно Гретхен. Волосы у Моцарта — жесткие, Сальери потянул за них, обнажая горло и рассматривая его. Так будет много крови, лучше прямо в сердце. Моцарт бился в руках раненой птицей.
«Lacrimosa dies illa...»* — пели едва слышно голоса, казавшиеся ангельскими.
Носки пыльных туфель отталкивались от пола в тщетной попытке отодвинуть стул. Ужас искажал лицо Моцарта, грудь его ходила ходуном.
«Qua resurget ex favilla...»
Последним усилием он выплюнул кляп.
— Сальери!..

Кровь проступила сквозь белую рубашку, окрашивая лезвие. Сальери вонзал нож, смотря, как стекленеет взгляд, как обмякают руки, как разглаживаются черты лица. Голова Моцарта поникла венчиком увядшей лилии. Карими были эти глаза, бледными остались эти губы.
Сальери стал спешно развязывать верёвки. Он не мог позволить себе медлить.
От большой печи в соседнем помещении шел удушающий жар, грубо сколоченный стол, предусмотрительно отодвинутый от неё, был всё же достаточно крепок, чтобы выдержать вес человеческого тела. Один удар — нога, другой — рука. Сальери поднял за волосы с серебряного блюда отрубленную голову, поцеловал её в губы и хрипло рассмеялся:
— Почему ты не смотришь на меня? Ты боишься меня, Вольфганг?..
Моцарт лежал перед ним на столе, он был совсем как белый лебедь с натюрморта Веникса. Ощипать, убрать ангельские перья, срезать крылья! Найти то место, где кроется его талант!
Где же, где же... Мозг? Сердце?
Сальери искал, руки его были в крови, в красном был он весь. Кровь гения — такая же густая, как у других, и цвет тот же, и на вкус ничего особенного.
«Душа всякого тела есть кровь его»**. Не так, значит? Что ж, зажарим печень и сердце.
— Подождите ещё немного, синьор.
Скрипки ёжились, прячась от печного жара.
Сальери вымыл руки и накрыл стол для второго человека. Деревянная миса, простой кубок, одна вилка.
— Приятного аппетита, синьор Диаволо, — подобострастно.
Сам себе снисходительно кивнул.
— И вам, синьор Сальери.
Вилка вонзилась в кусок.
В полуподвальном помещении пахло жареным мясом, и в безмолвном ужасе, дрожа всеми своими деревянными телами, тряслись в футлярах поломанные оркестровые скрипки.
____
* «Плачевен тот день, Когда восстанет из праха...» — первые слова «Lacrimosa» — части «Dies Irae», секвенции в реквиеме. «Lacrimosa» была использована в «Реквиеме» и Моцартом.
**Ветхий завет, Левит 17:14