[mozartofans]

Название: Лучшая идея
Автор: Жириновский
Фендом: Mozart L'Opera Rock
Пейринги: Флоран/Микеле
Жанр: ангст, романтика
Предупреждения: ООС
Обоснуй:

Часть 1

Часть 1

Для того, чтобы солгать себе, нужно заставить себя принять эту ложь за истину, заменив на нее реальность. Это правило въелось в мозг, впиталось в кровь не поддающимся сомнениям правилом. Однако отчего-то именно сейчас, когда способность врать самому себе была столь нужна, она дала сбой, сдалась, не желая отказываться от правды.
«Мы просто друзья».
Стон двери затерялся в гомоне голосов и звуков, смешивавшихся, сливавшихся в неконтролируемом хаосе.
«Он мне безразличен».
Люди здороваются, радуются, встречая вновь вошедшего, и в ответ слышат не отличающиеся
оригинальностью слова приветствий.
«Ему плевать на меня».
Кто-то коснулся плеча, пожал руку, похлопал по спине, с другой стороны протянули костюм, вычурный и пестрый. Микеле наугад поблагодарил, сбрасывая тяжелое пальто, в полах которого то и дело путался ветер, и тотчас сжал плотную ткань, заметив в отражении упорно избегаемый взгляд.
«Мне плевать на него».
- Привет, Фло, - итальянец приветливо махнул непривычно молчаливому Флорану, но тот медлил и в ответ лишь поднял ладонь, не удосужившись проронить ни слова. Это раздражало, бесило и вместе с тем заставляло волноваться, отчетливо давая понять, насколько паршивым было то, что сейчас происходило.
Локонте заставил себя натянуть на губы улыбку и стал красться сквозь суетную гримерную к противоположному углу, туда, где был выкроен стол для все заметнее мрачневшего с каждым днем Сальери. Тот вздрогнул от неожиданности и сильного прикосновения и, поборов себя, обернулся, ожидая какого-либо вопроса.
- Принес ноты? – наконец, спросил Микеле, с силой сжимая пальцы на плече Флорана, чтобы заставить почувствовать его хоть что-нибудь, вынудить хоть как-то отреагировать на произнесенную фразу.
- Какие ноты? – отозвался француз, один за другим выдавливая из себя слова, не сильно заботясь о том, чтобы его речь звучала естественно.
- Я же просил распечатать, - настолько наигранные жесты смотрелись даже в исполнении итальянца неправдоподобно, и он, сам заметив это, тотчас сбавил обороты. – Забыл уже?
- Да, забыл, извини, - эхом повторил Флоран и сбросил ладонь со своего плеча, отворачиваясь обратно к зеркалу и стягивая с себя измятую рубашку, дав тем самым понять, что разговор был окончен.
«Мы просто коллеги».
Кусая губы, Локонте отступил на шаг, проедая взглядом широкую спину француза, а затем быстрым шагом вернулся к своим гримерам, заждавшимся по свежему лицу, готовому отдаться на пытки десятку кистей. Все это выводило из себя, разрывало в клочья последние полосы спокойствия, дававшего хоть какую-то слабую возможность держать себя в руках и красиво играть на публику роль счастливого актера, не обремененного никакими заботами.
Сложно было представить, насколько сильно может человек поменять свое отношение к другим и поменяться сам всего за пару дней. Потому приходилось призывать себя просто обратить ту проклинаемую всеми небесами встречу лишь в небольшое темное пятно на памяти и скрыть его как можно глубже, в самый темный угол черепа, откуда мозг был уже не в состоянии вытащить абсолютно ничего.
«Ничего не произошло».
Сложно было представить, насколько сильно человек может поменять отношение других к себе всего одной фразой, неловко сорвавшейся с губ, которую следовало бы затолкать себе поглубже в глотку и проглотить, растворив в желудочном соке.
«Он всего лишь ошибся».
Кровь начала стучать в висках, и Микеле пришлось задержать дыхание, успокаивая неконтролируемо быстро бьющееся между ребер сердце. Идиот, обезумевший дурак, для которого все в жизни было слишком просто! Злость расползалась по телу от глазных яблок мелкой дрожью, не давая ни сосредоточиться на себе, ни отвлечься, навсегда оставив чересчур болезненную тему. Однако сознание снова и снова прокручивало в мозгу совершенную наивным и чрезмерно искренним французом ошибку, которую теперь вряд ли удастся исправить.
Раздался привычный сигнал, подначиваемый голосом вездесущего Дова, гонящего актеров на одну из финальных репетиций. Гримерная засуетилась, выплевывая в двери разодетых людей, и Локонте, подходя к выходу, расслышал ничуть не изменившееся заклятие, прежде всегда дававшее силы выжить в обоих актах:
- Удачи.
Микеле застыл, упершись рукой в стену и обернулся, пристально глядя на все еще сидевшего перед зеркалом Флорана, которому не было нужды торопиться к началу выступления, и судорожно примеряя наиболее подходящую модель поведения.
- Она мне понадобится, - привычно отозвался итальянец и сощурился в улыбке, ощутив на себе взгляды ждавших в коридоре друзей, которым ни к чему было знать то, что знать им не было положено. Этот легкий и до отчаяния непринужденный ответ заставил вздрогнуть, и Флоран ссутулился, скосившись в сторону, чтобы не видеть золотом блестевших в зеркале глаз Микеле, задержавшегося лишь на секунду дольше и в то же мгновение исчезнувшего в системе переходов.

***

Вечер, музыка, песни, смех. Истерзанные за будни актеры дождались заслуженного отдыха, но единственный выходной все же отдали на заклание совместному времяпрепровождению даже несмотря на то, что бок о бок находились ежедневно без возможности сбежать от того дьявольского балагана, в который к концу репетиций превращалась сцена.
Звенели струны, бокалы, голоса, вибрациями отдаваясь в легких от небольшой дозы алкоголя головах. В глазах плясал отраженный лакированной фигурой гитары свет, зараженный всеобщим счастьем и танцующий в такт незамысловатой мелодии, рассекавшей пропитавшийся разговорами воздух. Ощущение истинного счастья обволакивало, забиралось в самые мелкие щели и прорехи выжатого практически до предела под светом прожекторов тела, молящего о покое. Микеле, сидя прямо на полу, раскачивался из стороны в сторону, следуя за переливами аккордов и будучи не в силах сдержать неизменной улыбки, пропитанной неизмеримой радостью.
От общего веселья отделилась курящая фракция, добровольно отдавшаяся на растерзание свежим сумеркам, но так и не сумевшая увести за собой остальных. Песни не переставали струиться одна за другой, и кто-то вскоре беззлобно отметил слишком затянувшуюся пропажу половины мужской части коллектива, решив отправить вслед беглецам изобразившего вид оскорбленной гордости итальянца, послушно поднявшегося и вышедшего прочь.
Сразу заметили, обернулись, подхватили под руки и развернули в ту сторону неба, что и заставило задержаться в прохладе темнеющего города, приковав к себе все внимание. Приоткрыв рот, Микеле машинально ухватился за куртку стоявшего рядом Флорана и задержал взгляд на зыбком, неуверенном, но все еще ярком ореоле света, окутывающем дома, блестевшем в их стеклах, разнося весть о неумолимо приближавшейся ночи по всему городу.
Завороженный зрелищем, Локонте не сразу понял, что все, насмотревшись на последние отголоски умиравшего солнца, вернулись в тепло помещений. Все, кроме того, кого Микеле до сих пор держал за рукав темной куртки, ни на секунду не ослабляя хватки.
Флоран всматривался в бесконечно счастливое лицо итальянца, ловил каждый блеск восторга в его глазах, неотрывно следящих за тлевшими вершинами зданий, отпечатывал в своей памяти его профиль, позабыв об осторожности и собственных предубеждениях. Он резко подался вперед, оставляя на губах Микеле беспокойный, тревожный поцелуй, и, не выпуская его лица из своих ладоней, прошептал слова признания, лезвием прорезавшим слух и вонзившимся в мозг длинной иглой, в один миг распоровшей полупрозрачную пелену радости.
Довольный тем, что смог набраться смелости и, наконец, решился сказать то, что так давно пламенем жгло душу, не видя возможности обрести свободу, Флоран улыбался, благодаря восходящую ночь за этот шанс. Сразу стало легче, сразу все встало на свои места, лишившись того непосильного груза, который приходилось нести на себе уже больше года, и теперь оставалось только получить ответ.
Микеле поджал губы, неотрывно смотря в полные непререкаемой нежности и ожидания глаза француза, и медленно, едва заметно повел головой из стороны в сторону.
«Зачем, Фло?»
Раз за разом приходилось ловить на себе чересчур долгие и странные взгляды Флорана, отворачивавшегося в тот же миг, как оказывался замеченным. Его обходительность, его внимание, его забота – все это было несложно сопоставить, и Локонте, не будучи полным глупцом, прекрасно понимал, к чему все это ведет, а также то, что добром это граничащее с помешательством увлечение не закончится. Обоим нужна была нормальная семья, и нечего было теряться в пустых связях, которые не обещали повлечь за собой ничего, кроме глубокого разочарования и сожалений о совершенной ошибке.
«Это не лучшая затея».
Хотелось объяснить все это, попробовать восстановить хотя бы видимость благополучия и дружбы, треснувшей по всем швам одновременно, но слова застряли в горле тугим комом, не дававшим даже дышать и верить самому себе и тем банальным отговоркам, что были заранее подготовлены в предчувствии этой минуты.
- Не надо, - Микеле отнял от своего лица дрогнувшие ладони Флорана и собирался было уйти, однако тотчас замер, схваченный за руку.
- Почему? – та горечь, что вплелась в настолько простой, но при этом лаконичный вопрос, ядом просочилась под кожу. Боясь обернуться, итальянец потянулся к двери, находя в ней спасение, и лишь негромко проговорил, вырываясь:
- Просто не выйдет, прости.
Локонте ворвался в пустой коридор, многоэтажного здания, разнося с каждым шагом гулкое эхо, отскакивавшее от холодных стен и скатывавшееся вниз по ступеням. Он искренне желал Флорану только счастья даже несмотря на то, что его самого уже давно влекла их возможная близость, какой бы абсурдной и нереалистичной она ни была.

***

Практически невозможно лгать за двоих, когда инициатива проявляется только от одного. Все эти перешептывания за спиной, которые то и дело переходили в оправданные обсуждения, начинали уверенно раздражать, но Флоран не делал ничего, чтобы избежать едких сплетен, и пора было это менять.
- Какого черта ты вытворяешь? – сразу, без каких-либо вступлений сразу перешел к делу Микеле, нависая над насиловавшим железные струны французом. – Ты хоть знаешь, что про нас говорят? -тот пропустил мимо ушей вопрос, не отвлекаясь от своего занятия, и, закончив, молча поднялся с кресла, принявшись зачехлять инструмент. – Хватит меня игнорировать!
- Я тебя не игнорирую, - спокойно ответил Флоран, полностью увлеченный своим занятием.
Холод, Микеле чувствовал только холод, исходивший от прежде всегда доброго француза, который мог успокоить или обрадовать только одним своим присутствием. Однако теперь из него нельзя было ни слова вытащить, ни добиться хоть какой-либо реакции – человек замкнулся в себе, запершись от окружающих в своем маленьком тесном мирке, полном обиды и сожаления. Локонте понимал, что его отказ был горькой пилюлей, но ее необходимо было принять, чтобы в будущем избежать взаимной ненависти друг к другу за разрушенную жизнь.
- Тогда почему мы не можем просто поговорить? – итальянец, сам того не заметив, повысил голос, чудом не сорвавшись на крик, чтобы как-то привлечь внимание Флорана и заставить его проявить хоть какие-то эмоции.
- А нам есть, о чем разговаривать? – тут же обернувшись, отозвался он, резко и четко, что заставило Локонте непроизвольно отшатнуться, заслонившись от брошенных ему прямо в лицо слов. Злоба тонкой змеей замерла на губах, Флоран отчаянно пытался сохранить безучастный вид, но глаза выдавали всю ту жестокость, что свила себе гнездо в черепной коробке и намертво поселилась там, скалясь и постепенно начиная ненавидеть все вокруг. – Как по мне, так ты уже все сказал.
Схватив на ходу сумку, Микеле перекинул ее через плечо и выскочил из комнаты, расталкивая всех, кто попадался на пути.
«Мне нет до него дела».
Кто-то остановил его, поймал за плечи, спрашивая, что произошло и не нужна ли помощь, но Локонте оттолкнул несвоевременного добродетеля, стремясь избавить себя от необходимости находиться в одном здании с больше походившим на упертого барана французом. Неужели было настолько сложно создать хотя бы иллюзию того, что ничего не случилось, почему нельзя просто забыть, стереть из памяти этот день и больше никогда его не вспоминать?
Итальянец упорно этого не понимал, вынуждая себя как можно меньше замечать настойчивый зуд где-то в подсознании, упорно твердивший, что, возможно, стоило послать к дьяволу здравый смысл и логику и пустить все в тот самый вечер совсем по другому руслу. «Где ты, черт побери, был?» - обращаясь к своему внутреннему голосу, с досадой подумал Локонте, вдыхая слегка прохладный воздух и садясь на ступени у черного выхода, однако тотчас отмахнулся от этой мысли, сочтя ее за минутную слабость. Надо было стоять на своем, и когда-нибудь удастся поверить в правильность своих поступков.
«Так будет лучше».

Одни репетиции сменялись другими, играя с нервами, и все косые взгляды несколько дней подряд были направлены исключительно на двух человек, между которыми напряжение становилось практически осязаемым.
Провернулось кольцо зажигалки, раздался щелчок - и лепесток огня лизнул зажатую в зубах сигарету. Микеле неглубоко вдохнул, привыкая к густому дыму, стремящемуся забраться в легкие и больше не покидать их, найдя там себе достойное пристанище. Сколько бы времени не проходило, пагубная привычка все равно неустанно следовала по пятам, не отпуская далеко от себя, но и не набрасываясь голодным зверем, потому не было особых причин бороться с ней, надеясь вырвать ее с корнем.
Белые мягкие клубы один за другим срывались с губ, и Локонте следил за образовывавшимися на комьями, исчезавшими столь же быстро, как и появлявшимися, когда расслышал позади оттененный лишь долей удивления голос:
- Не знал, что ты все еще куришь. Не ты ли говорил, что это плохо для голоса?
- Это твои слова, - начиная злиться, заверил Локонте, мечтая о том, чтобы этот француз наконец скрылся прочь с глаз, не провоцируя ненужный спор. Но он не уходил, внимательно наблюдая за каждым мельчайшим действием итальянца. Молчание затягивалось, нервируя своей напряженной тишиной, и в конце концов Микеле не выдержал: - И ты ничего не скажешь?
- Да плевать, - Флоран поправил лямку гитарного чехла, и, подняв воротник куртки, бросил на прощание Микеле недовольный и отчасти разочарованный взгляд.
Итальянец с ненавистью вдавил уже слабо тлевший окурок в ступень и, поднявшись, посмотрел вслед уходящему мужчине.
«Мне нет дела до него».

Время ползло мучительно медленно, день неспешно сменялся днем, полным холодного равнодушия, безукоризненно портящего настроение. Злость частица за частицей разлагалась, отношения с Флораном постепенно сглаживались, обращаясь в машинальные приветствия и прощания, не несущие, однако, особого смысла. Больше не было тех странных взглядов, вызывавших разве что неудовольствие и тревогу, но вместе с ними исчезли и столь ценимая забота и внимание, без которых становилось пусто. Микеле все чаще ловил себя на мысли, что, поступи он иначе, сейчас в сердце не вгрызалось бы зубами острое чувство разочарования, лишавшее сна и покоя.
Создавалось ощущение, что все было безвозвратно потеряно, но это должно было стать билетом в светлое будущее, которое предрекал здравый смысл и в котором все труднее удавалось убедить себя. Весь мир летел к чертям, дробясь от собственных метаний, разрывавших надвое собственной ложью и одновременно желанием послать к дьяволу все отголоски разума и поддаться эмоциям.
Насколько все было бы проще, если бы не приходилось день ото дня видеть перед собой объект собственных переживаний. Раздался щелчок выключателя, вспыхнул свет, вырвав из темноты привычные фигуры мебели и углов. Локонте хлопнул дверью, сбрасывая натершую ноги обувь, и бросился в кресло, небрежно скинув с него все вещи. Задержав дыхание, он запрокинул голову, слепя себя светом прикованных к потолку лампочек, которые спустя всего несколько секунд начали пытать зрачки белыми пятнами, перекрывавшими зрение.
Попытавшись взглянуть на случившееся со стороны, Микеле пришел к выводу, что на самом-то деле все обернулось не самым плохим образом: перешептывания за спиной становились все тише, слухи заметно редели, присутствие Флорана не вызывало приступов злости, смирившейся с его безучастием. К тому же изменить что-либо было уже невозможно, разве что перекроив свои воспоминания, в чем, если рассуждать логически, даже не было нужды.
«Все прекрасно».
Пора было смириться с тем, что творилось вокруг, однако нечто неприятным осадком осталось на душе, не позволяя принять происходящее за благополучие и довольство, надуманные самим итальянцем, но так и не ставшими действительностью.
Он резко согнулся, вдавливая глазные яблоки в череп, чтобы унять жжение, вызванное ярким светом. Самообман отказывался работать, сдавшись, будучи не в силах уверить скованный одними и теми же вопросами мозг в очередной лжи, которая должна была привести к спокойствию и радости. Почему было настолько сложно в этот раз заставить себя поверить в прекрасное будущее, Локонте не понимал, и это состояние высасывало все силы, оставляя после себя лишь зияющие дыры.
Раздалось негромкое жужжание, навязчивое, сильное, оно, не найдя ответа, повторилось снова, и Микеле, начиная ненавидеть его, потянулся за истерящим телефоном.
- Да, кто это? - устало пробормотал итальянец, не настроенный на ненавязчивое общение. Ответа не последовало, и Локонте, раздраженный нежданным звонком, отнял трубку от уха и, скосившись на мерцавший экран, мгновенно напрягся. - Флоран?
Взгляд зацепился за часы, неумолимо показывавших половину второго ночи, и понятия о том, что внезапно могло понадобиться французу в это время, не было, и все же несмотря на это недоброе предчувствие червем прокралось в тело.
- Фло? - снова позвал итальянец, разрушая нависшую тишину.
«Микеле, забери меня».
- Что происходит? - разум был готов взорваться от количества одновременно зревших в нем вопросов, но приглушенный хрипом голос, становившийся все тише, снова раздался из динамика:
«Я около здания управления, - Флоран шумно отрывисто вдохнул, набирая воздух в легкие, и с трудом добавил: - Мы там были месяц назад».
- Сейчас буду, - отозвался Микеле, плохо понимая ситуацию и вместе с тем не решаясь больше перебивать, быстро осознав, что в данный момент это было не лучшей идеей.
«Прошу тебя, быстрее», - речь оборвалась непривычно громкими гудками, но Локонте, уже накинув пальто, судорожно пытался запереть никак не попадавшими в замочную скважину ключами. Он заранее знал, что этот ночной звонок не обещал спокойного сна.
Мягкие ритмичные щелчки поворотников разносились по всему салону, тревожа и без того напряженные нервы. За окнами такси мелькали дома, брошенные на растерзание ночи фонари, понуро пригибавшие свои головы, и редкие желтоватые стекла квартир, говорящие о том, что их хозяева еще не легли спать.
Все дышало спокойствием, окутывавшим самые мелкие переулки, но хаос мыслей в голове все никак не мог утихомириться, подкармливаемый смутными сомнениями. Что могло вдруг оказаться нужным от человека, с которым отношения с недавних пор стали довольно нейтральными, посреди ночи, притом, настолько неожиданно? Микеле заерзал на мягком сидении, надеясь скорее добраться до указанного места и все выяснить, насытив извивающееся от голода любопытство.
Автомобиль дернулся и остановился, покорно ожидая, пока выскочивший наружу человек не вернется. Микеле еще раньше заметил сидевшую на ступенях фигуру и потому поспешил к ней, подумывая о том, чтобы рассердиться за срочный вызов, однако смутное волнение все же брало верх.
- Фло, ты что здесь?.. - Локонте осекся, когда, потревоженный за плечо, француз поднял голову. - Эй, ты какой-то бледный.
- Отвези меня домой, - тихо проговорил Флоран, медленно поднимаясь и сразу же под влиянием сильного головокружения хватаясь за стоявшего рядом итальянца, словно ничего не видя.
- Опять? - коротко спросил тот и, получив в качестве ответа слабый кивок, только выругался вполголоса, мгновенно поняв причину странной просьбы. Кое-как удалось усадить в автомобиль плохо реагировавшего на все вокруг француза, который, закрыв глаза, глубоко дышал через рот, бессмысленно пытаясь унять шум в ушах. Микеле уже знал, к чему вел этот не регулярный, но крайне мучительный приступ: ближайшие несколько часов человек будет полностью парализован резкой головной болью, потому лучше было лишний раз не тревожить его. Итальянец забрался рядом на заднее сиденье и, сказав водителю обратный адрес, откинулся на спинку, краем глаза наблюдая за сидевшим рядом Флораном.
Весь мир своевольно вращался перед глазами, всюду плясали крупные черные круги, практически полностью лишавшие зрения, и оставалось только молча ненавидеть это состояние, вынудившее просить помощи у Локонте, потревожив его посреди ночи. Начинало тошнить, и обострявшаяся с каждой минутой мигрень все сильнее давила на черепную коробку изнутри, намереваясь разорвать его на осколки.
Глупо получалось: искренне полагая, что Микеле решит проигнорировать его после неудавшегося признания, Флоран сам стремился ограничивать их общение, однако итальянец без промедления примчался по одному лишь звонку, наплевав на все разногласия и недопонимание. И сейчас он был рядом, готовый оказать всю возможную помощь, в которой бесконечно благодарный за это француз так нуждался.
Да, обоим было тяжело находиться рядом, но это все же было лучше того напускного безразличия, что приходилось изображать, дабы облегчить взаимное нахождение в одном коллективе. Флоран, коря себя за несусветную дурость и пытаясь хоть как-то отвлечься от неприятного ощущения стучавшей в висках крови, почувствовал, что автомобиль остановился, достигнув цели. Дверь распахнулась, и Локонте, который сперва помог выбраться из машины, теперь едва ли не тащил на себе француза, который, плохо разбирая дорогу, полностью доверился другу.
Подъезд, лифт, звон ключей. Войдя в квартиру, Флоран потер переносицу, пытаясь хотя бы на минуту прийти в себя.
- Почему сюда? - только и смог сказать он, приваливаясь к стене и тщетно стремясь сориентироваться или хотя бы рассмотреть что-либо полуслепыми глазами.
- Ко мне ближе, - Микеле на ходу сбросил пальто и поспешил на кухню за лекарствами, осторожно подталкивая Флорана к ванной. Тот навис над раковиной, на ощупь найдя и подняв рычаг смесителя - горячая сильная струя тотчас ударила в затылок, стекла по волосам, шее, забралась под рубашку, отчасти снимая не унимающуюся боль.

Подавив невыносимое желание позорно утопиться прямо здесь, в раковине, и стараясь не смотреть на свое собственное отражение, француз разогнулся и, держась за стены, решился самостоятельно дойти до заставленной всевозможными вещами гостиной. Диван был благоразумно расчищен хозяином, Флоран был благодарен последнему за проявленную долю понимания и, добравшись до мягких подушек, осторожно опустился на них, боясь растревожить раскалывающуюся голову.
Послышались торопливые шаги, звук удара о деревянную поверхность, а вслед за ним - приглушенное недовольное бормотание, невольно вызвавшее тень улыбки. Итальянец не решился включать свет, опасаясь спровоцировать резкой вспышкой и без того не на шутку разошедшийся приступ, потому натыкался на все углы, не вписываясь в повороты.
Подойдя ближе, Микеле бережно приподнял своего гостя и протянул ему таблетки и стакан воды, после принявшись расстегивать верхние пуговицы туго сдавливавшего горло воротника, наверняка мешавшего дышать. Издав тихий стон и окончательно обессилев, Флоран лег обратно и, натянув до подбородка накинутое сверху заботливой рукой покрывало, отвернулся лицом к спинке дивана, мечтая лишь о том, чтобы поскорее уснуть и забыть всю ту муку, что пришлось пережить за последний час.
С длинных волос крупными каплями стекала вода, и Локонте, перехватив удобнее небольшое махровое полотенце, прихваченное с кухни, размеренными движениями промокал прозрачную влагу, блестевшую в темных прядях. Вслушиваясь в постепенно успокаивающееся дыхание француза, Микеле старался не думать о том, что наверняка был единственным, к кому тот обратился, что доверие не было утрачено, что Флоран наконец снова был рядом, пусть и не в самое подходящее для себя время. Все эти мысли приходилось упорно гнать прочь, чтобы не усложнять и без того тяжелую и продолжительную ночь, оставляя все проблемы на потом.
Покорный собственной слабости, действию таблеток и убаюканный мягкими прикосновениями, француз вскоре провалился в глубокий сон, избавивший от необходимости терпеть едва начавшую сдаваться боль. Микеле с облегчением заметил это, однако никуда не сдвинулся и только продолжил аккуратно вытирать все еще влажные волосы, не позволяя вязкой дреме взять над собой верх.

Навязчивый дождь барабанил по подоконнику, настойчиво требуя внимания, и Локонте, с трудом соображая, что происходит, медленно открыл глаза, крупно моргая. Все тело ныло от неудобной позы - итальянец зашевелился, сползая с кресла, на котором уснул прямо в гостиной, и, подняв себя на ноги, осмотрелся.
Флорана нигде не оказалось, словно все произошедшее было только ночным кошмаром, бредом утомленных затянувшейся ссорой нервов. Микеле, осознав, что все еще сжимает в руке сырое полотенце, слабо улыбнулся, найдя доказательство реальности этой ночи, и двинулся в сторону кухни, потирая затекшую шею.
Слабый запах кофе ударил в нос еще в коридоре, и, ощутив его, Локонте тотчас подобрался и, рывком распахнув дверь, влетел в пустую кухню. Вопреки всем надеждам в квартире не было никого помимо ее хозяина, и он, усмехнувшись своим наивным надеждам, придвинул к себе стул ногой и сел на него верхом, опустив голову на скрещенные на спинке руки.
Нигде не было и следа пребывания гостя, и лишь терпкий запах щекотал нос. Взгляд упал на стол, на котором стояла одинокая полная кружка, прижимавшая выуженный откуда-то небольшой, неровный лист бумаги. Микеле притянул ее к себе, пригубил сваренный Флораном кофе, который уже успел остыть, и посмотрел на единственное «Спасибо», быстрой рукой оставленное в записке.
- Какой же дурак... - смяв бумагу в ладони, негромко проговорил итальянец, ероша примятые сном волосы, и без сил уперся лбом в столешницу, радуясь тому, что его в этот момент никто не видит.