Автор: ~Red Riding Hood~
Пейринг: Сальери/Моцарт они меня не отпускают
Рейтинг: PG-13, наверное..
Жанр: романтика)
Воздух искрится ароматом роз и калл, дурманя духотой изысканных запахов. Солнце сегодня слишком щедро на ласки, и Антонио прикрывает глаза, наслаждаясь красноватыми отблесками света под кожей век. Тишина. Благословенная, вдохновляющая, оживляющая. Стук лошадиных копыт и грохот экипажей, приглушенные томящим зноем голоса неспешно прогуливающихся дам – все это далеко, за пределами увитой плющом ограды. Толстые зеленые стебли надежно скрывают композитораи общество друг от друга, это волшебный портал между спокойствием и мыслями.
В размеренный диалог ветра и листьев вплетается осторожный скрип пера, и Антонио чувствует радость. Радость, что изумрудная садовая ограда крепка и можно не сомневаться: сегодня ни один граф не похитит его нежное музыкально чудо. Он почти счастлив от осознания собственной избранности.
- У тебя прекрасный сад, - мягкий голос дополняет утреннюю симфонию, обращаясь к своему избраннику.
- Он – твой, - Антонио улыбается невидимому за раскидистыми кронами гению.
- Венские господа этого не оценят, - голос наполняется ласковым смехом.
- Не все ли равно? – Итальянец открывает глаза и видит сетку ветвей, заковывающую этот хрупкий летний мир в кружевную нотную темницу. Они тоже – искривленные музыкальные значки, как те, что рисует на бумаге Вольфганг. Вольфганг…
Антонио никогда не любил чопорных австрийцев с их циничной практичностью, бесцветными глазами и невыносимыми именами. Теодфрид, Хартманн, Нейтгард… Грубо сколоченные, закованные в деревянную броню быта горожане. Вольфганг… Наверное, синоним счастья.
- Глядя на эти розы, мне хочется научиться рисовать, - счастье протягивает руку, и налитый жизнью бутон оказывается в изящной ладони.
- А я хочу кофе, - не признаваться же, что давно рисуешь его силуэт ночными мечтами.
- Ты совсем не поэтичен! – Восклицание тонет в заразительном смехе.
- Совсем, - соглашается Антонио, перехватывая рукой тонкие пальцы. Цветок бархатным лоскутком падает в зеленый травяной ковер.
- Я бы хотел показать тебе сонату, - Вольфганг осторожно отстраняется от итальянца и протягивает исписанный листок.
- Фортепиано в доме, - Антонио разрывается между желанием услышать новый шедевр и необходимостью легких прикосновений бледных рук к своей коже. Но сияющий взгляд поднимает его с кресла и заставляет открыть дверь в гостиную.
- Прошу, - итальянец кивает на роскошный инструмент у окна, только Вольфганг медлит, будто раздумывая очем-то. Он кладет ноты на пюпитр и ногой отодвигает банкетку, а после взглядом приглашает Антонио сесть за фортепиано.
- Я же вижу ее в первый раз, - усмехается тот, но открывает крышку и проводит рукой по клавишам. Глухие басы перебиваются высокими звуками, когда он пробует передать напряженным струнам душу голубоглазого австрийца. Антонио ощущает себя непрошенным гостем в этом светлом царстве гения, и музыка льется неловким ручейком, как скованные льдом горные речушки. Но водоворот подхватывает все опасения композитора и разбивает о скалы, и вот уже свободный поток несется вниз, отливая серебром вздымающихся брызг. Ноты сбиваются вместе в бурном шипении прозрачной влаги, и впереди темным истуканом вырастает безжизненный камень, превращающий реку в водопад.
Антонио нервно прерывает игру. Дальнейшие чернильные значки непонятны ему, а сердце бьется в тисках странного чувства. Он ощущает нежные руки на плечах, но не может успокоиться. Что это? Вдохновение, влечение, любовь?.. Ему нет названия, как нет имени у того, кто прорубил в скалах этот источник.
- Ты – солнце, - Антонио думает о том, чего ему так не хватает в хмурой Австрии.
- Ты – воздух, - мягкие губы тихо шепчут недостающие звуки и касаются шеи. И партитура очищается от чернильных пятен, становясь простой и понятной; соната дрожит в бликах на полированном дереве, когда тонкие пальцы закрывают Антонио глаза.
Ветер врывается в комнату, скрипя оконной рамой и благоухая изысканными розами и каллами. Но композиторы сейчас невероятно далеки от шелеста листьев за стеной, далеки так же сильно, как близки друг к другу. И ветер обиженно сметает чернильную сонату на пол. Но разве это может быть важно? Для них играет иная музыка, и у ее жанра нет названия.
В размеренный диалог ветра и листьев вплетается осторожный скрип пера, и Антонио чувствует радость. Радость, что изумрудная садовая ограда крепка и можно не сомневаться: сегодня ни один граф не похитит его нежное музыкально чудо. Он почти счастлив от осознания собственной избранности.
- У тебя прекрасный сад, - мягкий голос дополняет утреннюю симфонию, обращаясь к своему избраннику.
- Он – твой, - Антонио улыбается невидимому за раскидистыми кронами гению.
- Венские господа этого не оценят, - голос наполняется ласковым смехом.
- Не все ли равно? – Итальянец открывает глаза и видит сетку ветвей, заковывающую этот хрупкий летний мир в кружевную нотную темницу. Они тоже – искривленные музыкальные значки, как те, что рисует на бумаге Вольфганг. Вольфганг…
Антонио никогда не любил чопорных австрийцев с их циничной практичностью, бесцветными глазами и невыносимыми именами. Теодфрид, Хартманн, Нейтгард… Грубо сколоченные, закованные в деревянную броню быта горожане. Вольфганг… Наверное, синоним счастья.
- Глядя на эти розы, мне хочется научиться рисовать, - счастье протягивает руку, и налитый жизнью бутон оказывается в изящной ладони.
- А я хочу кофе, - не признаваться же, что давно рисуешь его силуэт ночными мечтами.
- Ты совсем не поэтичен! – Восклицание тонет в заразительном смехе.
- Совсем, - соглашается Антонио, перехватывая рукой тонкие пальцы. Цветок бархатным лоскутком падает в зеленый травяной ковер.
- Я бы хотел показать тебе сонату, - Вольфганг осторожно отстраняется от итальянца и протягивает исписанный листок.
- Фортепиано в доме, - Антонио разрывается между желанием услышать новый шедевр и необходимостью легких прикосновений бледных рук к своей коже. Но сияющий взгляд поднимает его с кресла и заставляет открыть дверь в гостиную.
- Прошу, - итальянец кивает на роскошный инструмент у окна, только Вольфганг медлит, будто раздумывая очем-то. Он кладет ноты на пюпитр и ногой отодвигает банкетку, а после взглядом приглашает Антонио сесть за фортепиано.
- Я же вижу ее в первый раз, - усмехается тот, но открывает крышку и проводит рукой по клавишам. Глухие басы перебиваются высокими звуками, когда он пробует передать напряженным струнам душу голубоглазого австрийца. Антонио ощущает себя непрошенным гостем в этом светлом царстве гения, и музыка льется неловким ручейком, как скованные льдом горные речушки. Но водоворот подхватывает все опасения композитора и разбивает о скалы, и вот уже свободный поток несется вниз, отливая серебром вздымающихся брызг. Ноты сбиваются вместе в бурном шипении прозрачной влаги, и впереди темным истуканом вырастает безжизненный камень, превращающий реку в водопад.
Антонио нервно прерывает игру. Дальнейшие чернильные значки непонятны ему, а сердце бьется в тисках странного чувства. Он ощущает нежные руки на плечах, но не может успокоиться. Что это? Вдохновение, влечение, любовь?.. Ему нет названия, как нет имени у того, кто прорубил в скалах этот источник.
- Ты – солнце, - Антонио думает о том, чего ему так не хватает в хмурой Австрии.
- Ты – воздух, - мягкие губы тихо шепчут недостающие звуки и касаются шеи. И партитура очищается от чернильных пятен, становясь простой и понятной; соната дрожит в бликах на полированном дереве, когда тонкие пальцы закрывают Антонио глаза.
Ветер врывается в комнату, скрипя оконной рамой и благоухая изысканными розами и каллами. Но композиторы сейчас невероятно далеки от шелеста листьев за стеной, далеки так же сильно, как близки друг к другу. И ветер обиженно сметает чернильную сонату на пол. Но разве это может быть важно? Для них играет иная музыка, и у ее жанра нет названия.